«Зачем он меня зовет? Все и так ясно…» – чуть не заплакала Надин.
Господи, как же это все оказалось унизительно! Как прав был поэт: глубоки раны любви…
Надин прошла в гостиную, взяла лист бумаги и перо. Она даже не задумалась – слова легли на листок сами:
«Пригласите княгиню Нарышкину».
Она запечатала записку, отдала ее посыльному и поднялась в свою спальню. Рухнув на кровать, Надин зарыдала так, как не плакала с детства, и дождь за окном тоже лил слезы, оплакивая разбитые мечты, обернувшиеся томительным обманом.
Дождь… Не льет стеной, а будто плачет… Впрочем, в столице российской империи осенью другой погоды и не бывает. Поймав ноздрями порыв влажного ветра, князь Курский чихнул, и поднял приоткрытое окно экипажа. Он вновь спешил в Петропавловскую крепость. Кто бы мог подумать, что так стремительно изменится расклад сил в мире: освободительная борьба уже пылала по всей Греции, и российской разведке приходилось все время крутиться. Не проспать бы главное! Князь Сергей расспрашивал Печерского о «Фелики этерия», о молдавском походе князей Ипсиланти, о характерах и взглядах участников греческого восстания. Факты Курский, конечно получал, но у него от этих бесед оставались крайне неприятные впечатления: арестованный ненавидел всех греков, с которыми свела его судьба, а больше всех – князей Ипсиланти.
«Ни одного доброго слова за все время допросов, – вспомнил дипломат, – а ведь он знал их десять лет».
Впрочем, переживания шпиона князя Сергея не волновали. Россия готовилась помогать православной Греции, а для этого требовались люди на местах. Курского интересовали их имена, род занятий, адреса, все остальное можно было и пропустить мимо ушей.
Он вошел в вестибюль комендантского корпуса и не поверил собственным глазам: ему навстречу спешил капитан Щеглов.
– Здравствуйте, Петр Петрович! Вас-то каким ветром сюда занесло? – удивился дипломат. – Новенького кого привезли?
Щеглов пожал ему руку и признался:
– Не до новеньких мне, все старое дело из головы не идет. Червоточина в нем имеется, она-то и не дает захлопнуть книгу.
– Что же вас беспокоит? Надеюсь, вы не считаете, что мы ошиблись, взяв шпиона?
– Нет, в этом-то я как раз не сомневаюсь. Тут у меня вопросов нет. Да и характер у Печерского такой, что ему предавать – в радость. Меня волнует другое: Печерский по нутру своему – человек амбициозный, но с никчемными задатками, да к тому же труслив и жаден. Такой за любой намек на выгоду душу продаст, а в нашем деле ведет себя нелогично. Он ведь признался в том, что шпионил. За это кара непомерно более страшная, чем за убийство торговца богомерзким зельем, а значит, преступника. Но Печерский в убийстве шантажиста так и не сознался. Все твердит: «Не я». Я ему поблажки обещаю за чистосердечное признание, а он уперся – и все.
Курский, хорошо изучивший арестованного, не мог с ним не согласиться. Печерский и впрямь был человеком слабым.
– Так вы, как я понимаю, склоняетесь к мысли, что он Гедоева не убивал?
– Выходит, что так, – признал капитан. – Поэтому и езжу сюда, что дело недоделано.
– Так кто же тогда, если не Печерский?
– Сдается мне, что с Гедоевым это сотворила собственная жена, больше некому, – вздохнул Щеглов. – Сегодня я окончательно в этом убедился, еще раз Печерского пытал про письмо, которым его Алан шантажировал, но тот все на своем стоит – подкинули, в кармане нашел, когда проснулся. Глупо ведь упираться, остальные шпионские бумаги в его комнате нашли. Какая теперь разница? Все до кучи. Ан нет, не сознается!
Курский напомнил:
– Все факты указывают на Печерского: у него имелся очень сильный мотив – его шантажировали. К тому же во время убийства он находился в борделе, а когда уходил, его никто не видел, да и нож, которым зарезали связника, всегда лежал в той комнате, где наш шпион бывал постоянно. Других фактов ведь нет?
Капитан пожал плечами.
– Нет других фактов, имеется лишь шестое чувство вашего покорного слуги.
– Тогда оставьте все, как есть. В вашем деле без фактов никак нельзя, это у нас, у дипломатов, можно с умным лицом озвучивать бездоказательные высказывания. Мол, империя имеет мнение, что ваша страна…
Щеглов вдруг дернулся, как от удара, и переспросил:
– Как вы говорите? С умным видом голословное обвинение?..
– Бездоказательное высказывание, – поправил его Курский и поинтересовался: – Понравилось выражение?
– Не то слово! – воскликнул сразу же повеселевший Щеглов. – Вы, ваша светлость, может, сейчас новую страницу в сыскном деле открыли. Главное, что с умным видом…
Капитан пробормотал слова прощания и пулей вылетел за дверь.
«Что-то наш сыскарь придумал», – понял Курский и, мысленно пожелав капитану удачи, отправился решать собственные проблемы.
Удачи! Совсем немного – вот что ему сейчас нужно…Щеглов спешил в заведение мадам Азы, или, что теперь стало правильным, в бордель Неонилы. О том, что у заведения сменилась хозяйка, Щеглов узнал сразу, как только обнаружил исчезновение Азы. Новая владелица роняла крупные, как лесной орех, слезы и уверяла частного пристава, что отдала за «заведение» все до последнего гроша, а куда и почему уехала мадам Аза она не знает.
«А ведь про орудие убийства и пристрастие Печерского к гашишу рассказала нам именно Неонила», – вспомнил капитан.
– Главное, что с умным видом, – пробурчал он себе под нос, толкнул дверь под красным фонарем, и вновь повторил: – бездоказательное высказывание…
Неонила приняла его все в том же кабинетике с круглым окном.
– Ваше высокоблагородие, – почти пропела она, закатывая глаза от восторга. – Какая честь!
– Да уж, не ко всем соучастникам убийства я захожу лично, – подыграл ей Щеглов. – Девок твоих пожалел, а то второй раз на допросы таскать начну, они перепугаются, да все разбегутся. Что делать будешь?
Старательно отводя взгляд от побледневшего лица Неонилы, капитан притворно вздохнул и добавил:
– Хотя тебе уже будет все равно, сейчас суды разбирают быстро, ты, мать моя, уже в полосатой робе по Владимирке пойдешь.
– Да что вы говорите? Господь с вами! – всполошилась Неонила, – Да я, мамой клянусь…
– Не утруждайся ложными клятвами. Все и так ясно: хозяйка тебе этот бордель пообещала, вот ты и плясала под ее дудку.
Рыжая великанша застыла с открытым ртом, глаза ее забегали, выдавая растерянность. Щеглов испытующе глянул на нее, а потом вдруг гаркнул:
– Сегодня граф Печерский показания на тебя дал, что ты специально из корысти на него напраслину возвела. Аза сбежала от наказания, а ты – в деле, тебе и ответ держать, как ты невиновного дворянина в тюрьму упрятала.
Неонила аж посерела. Руки ее затряслись, она качнулась к двери, как будто собралась бежать, но вместо этого рухнула на колени перед Щегловым.
– Батюшка, родимый, я все, как на духу, расскажу, – лепетала она, – не так все было, нет моей вины…
– Да что тебя слушать, опять соврешь, – брезгливо отмахнулся Щеглов. – Ты ведь Гедоеву сказала, что граф его к себе зовет, чтобы тот во дворе борделя ждал.
– Я сказала. Хозяйка хотела, чтобы они с графом подрались и поубивали друг друга, а она посмотреть рвалась. Уж больно обоих ненавидела. Я пришла, сказала Гедоеву, как велели, а потом с ребенком сидела, пока Аза не вернулась.
– Понятно, Гедоева сходила, убила своего муженька и пришла тебе указания давать, что говорить полиции.
Неонила вновь зарыдала и запричитала:
– Так хозяйка сказала, что если я в полиции стану говорить по ее указке, все образуется. Она мне тогда бордель продаст, а коли я болтать начну, так мы с ней вместе на каторгу пойдем. А меня за что на каторгу, коли я ни сном, ни духом?
– Прямо святая, – хмыкнул Щеглов. – Понятно, что твоя Аза на Кавказ подалась, думает, что мы ее в горах не найдем. Да мы и искать не станем, все равно она сюда вернется, или в Москву, или в другой какой город, мы везде предписания разошлем, и сцапаем ее, как миленькую.
Неонила поднялась с колен, деловито отряхнула платье и возразила:
– Нет, она навсегда уехала, у нее ведь в руках золотой ключ – сынок ее. Мамаша Печерского в горном селе живет, богатая – страсть, а наследников нету. Графа Аза в тюрьму определила на верную смерть, а сама к его матери отправилась. Она ту с давних времен еще ненавидела, все о богатствах ее мечтала.
– Да что ты? О бедной старушке заботиться поехала? Ну, бог в помощь! Но только если мамаша Печерского хоть немного похожа на сынка, Аза недолго проживет. Зачем она теперь нужна? Ребенок-то ведь уже родился.
Неонила только пожала плечами и с облегчением вздохнула. Похоже, что рыжая великанша больше ничего не знала. Щеглов задумался, как ему поступить. Не мчаться же за подозреваемой на Кавказ?! Расследование он закончил, и по большому счету, справедливость восторжествовала, пусть и не слишком прямолинейно. Вспомнив свою любимою поговорку, что лучшее – враг хорошего, он разрешил себе, наконец, поставить точку в этом деле. Щеглов на всякий случай еще раз постращал Неонилу и с легким сердцем вышел на улицу.
